— Это специально приготовляемое вещество будет подкреплять вас и избавит от страха, смертельно опасного в нашем мастерстве. Вы будете властвовать над злыми, лукавыми существами и не должны страшиться наших слуг: иначе они уничтожат вас или вы сделаетесь жертвой мужских лярвов. Потому что при страхе заклинания теряют силу над ними. — Побеседовав еще о разных светских и оккультных вопросах, они расстались как добрые друзья и союзники.
На другой день Мэри сообщила матери, какое ей выпало неожиданное счастье: их благодетель, многие годы больной, чувствует приближение смерти и, не имея никого из близких, решил передать ей, Мэри, свое огромное состояние путем брака. Но будучи слаб и притом большой мизантроп, он не хочет оглашать их свадьбу, и все должно произойти в тайне. Однако, узнав, что ее мать и Наташа больны, он великодушно вручил ей пятнадцать тысяч, и она не теряя времени отвезет их на юг. Петю же надо было немедленно поместить в училище. У слабой и больной Суровцевой не зародилось ни малейшего подозрения, и она благодарила Бога за чудесное облегчение будущего детей.
Благодаря деньгам все устроилось быстро, и когда спустя неделю Мэри вошла в таинственный дом, Петя был уже в учебном заведении и оставалось только взять дорожные билеты. Ван-дер-Хольм был очень доволен и чтобы доставить Мэри удовольствие, разрешил привезти мать к нему обедать. Когда приехала Суровцева, он был болезненно бледен и расстроен, и та ни минуты не усомнилась, что видит умирающего. Хозяин же был любезен и объяснил, что будучи совершенно одинок, он счастлив возможностью оставить состояние почтенной семье и вполне достойной, мужественной, заслужившей его уважение и любовь девушке. В конце визита он покорил сердце Суровцевой, вручив ей на прощание процентные бумаги для Пети и Наташи, каждому по двадцать тысяч.
Отъезд семьи был назначен через три дня. Ежедневно Мэри посещала своего жениха, но накануне отъезда вернулась очень поздно и, видимо, взволнованная. Матери она рассказала, что когда приехала, то Оскар жаловался на тяжелые приступы болезни, а потому нашел более надежным заключить брак до их отъезда и все приготовил: два часа спустя они обвенчались в ближайшей церкви в присутствии двух свидетелей, друзей Ван-дер-Хольма, и нотариуса, составившего завещание, которое будет подписано на следующий день. На ее пальце было обручальное кольцо, и у Суровцевой не появилось и тени сомнения. Она предложила отложить отъезд, но Мэри ответила, что муж просит их ехать непременно завтра, как было условлено, но только желает, чтобы она вернулась как можно скорее.
На другой день экспресс умчал Мэри с родными на юг Франции.
Поместив мать в хорошенькой вилле в окрестностях Канн, Мэри выехала обратно, но вместо Петербурга она направилась в город южного Тироля, где Оскар назначил ей свидание. Он встретил ее на вокзале, и они провели ночь в прекрасном помещении лучшего отеля, где прописались супругами Ван-дер-Хольм.
Тотчас по приезду, вечером, он передал ей все документы, брачное свидетельство, завещание и т. д., утверждавшие ее общественное положение и права на наследство, а также крупную сумму денег на то время, пока она не вступит во владение.
На следующий день они переехали в автомобиле в другой городок, а затем предприняли экскурсию в горы.
— Оттуда, Мэри, вы возвратитесь вдовой, — заметил Оскар, слабо улыбаясь.
На этот раз он казался особенно мрачным, болезненным и нервным. Часть дороги они еще проехали в автомобиле, а потом продолжили путь уже пешком, боковыми дорогами, свернув с шоссе в горы.
Тироль усеян развалинами старых замков, их насчитывают сотнями. К одному из таких феодальных гнезд, прилепившемуся к остроконечной, почти отвесной скале, направились путники. Сужающаяся и крутая тропинка привела их в дикое уединенное ущелье, и Ван-дер-Хольм указал рукой на вершину, где виднелись часть полуразрушенных стен, круглая башня и груды камней: остатки древнего соколиного гнезда.
— Вот цель нашего путешествия, Мэри, — сказал он. — Неправда ли, нельзя не изумляться искусству строителей, ухитрявшихся воздвигать замки на таких головокружительных высотах, куда, кажется, трудно попасть даже серне.
— Действительно, совершенно непонятно, как они доставляли наверх материалы для постройки. Не видно никакой тропинки, скала голая, и я задумываюсь: как мы туда попадем? Нас еще, пожалуй, придавит: вероятно, эта старая башня едва держится, — заметила Мэри.
Ван-дер-Хольм улыбнулся.
— Нет никакой опасности, она прочна и простоит еще не один век. А попасть нам туда надо, Так как это место нашего посвящения. Впрочем, успокойтесь, есть и дорожка.
Действительно, когда они обогнули скалу Мэри увидела, что с этой стороны скала была не так отвесна, а под кустарником вилась узкая тропа с высеченными кое-где в камнях ступенями. Многочисленными извилинами эта опасная дорожка привела на вершину, и они вступили в развалины.
Карабкаясь по кучам камней и мусора они добрались до башни, которая вблизи казалась, в самом деле, достаточно прочной, чтобы простоять века. В ее громадной толщины стенах не заметно было ни одной трещины, а обвалились только зубцы сверху. В круглой зале, занимавшей всю внутренность башни, еще виднелись остатки лестницы, которая некогда вела в верхние этажи. Через две глубокие бойницы, служившие окнами, проникал слабый дневной свет, а в глубине помещения возвышался огромный, увенчанный пострадавшим от времени гербом. К этому камину направился Ван-дер-Хольм и нажал пружину, скрытую настолько искусно, что невозможно было заподозрить ее существование. Тотчас громадная каменная глыба, прилегавшая к камину, повернулась на невидимых петлях, обнажив узкое отверстие, за которым показались ступени пробитой в стене лестницы.